Мариан посмотрела на Андерса страшными глазами: ей одновременно хотелось и не хотелось верить в то, что за прошедшие годы он не только не подрастерял природного ехидства и чувства юмора, но еще и оборзел настолько, что вздумал шутить со своим начальством. Совсем стыд потерял. «Здравствуйте, мой непутевый бывший долбанулся». Двинутые люди всегда вызывали у Хоук некоторые опасения, потому что, как правило, делились на две категории: на тех, кто двинутым был от рождения и нес этот чудесный дар через всю свою жизнь, не ведая ни страха, ни инстинкта самосохранения (знакомо звучит, м?), и на тех, кто рассудок терял перед лицом смерти и уже после творил беспредел, зная, что за это ему ничего не будет – все равно убьют.
Как вел себя перед смертью Андерс Хоук, к сожалению, знала: он пускался в пространные объяснения, а еще красиво говорил о справедливости и о свободе на фоне горящей Церкви. Стоило отдать ему должное: так эпично обставить разрыв отношений не смог бы никто.
Однако то, что говорил Андерс сейчас, не поддавалось разумному объяснению. Перед глазами Мариан рисовалась гротескная картина: подрывник-смертник, поднимаясь на эшафот, веселится, потому что намордник палача кажется ему смешным. Где-то Хоук такое уже видела. Ах, точно: в кошмарах же, чего только не приснится на пьяную голову.

Ей хотелось положить руку ему на плечо, осторожно потрясти и, опустив голос до проникновенного тембра, поинтересоваться: «Андерс, тебе что, жить надоело?», но их отношения к этому не располагали. А еще Мариан могла попросту перестараться и сломать ему плечо, снова припомнив за все хорошее, что случилось в прошлом. Хоук еще предстояло ответить на вопрос, к чему, кроме побоев и пощечин, располагали их отношения – если таковые вообще имели право на существование.

— Не помню, чтобы я интересовался мнением дезертиров, — прервав затянувшееся неловкое молчание, вызванное словесным прорывом Андерса, сверкнул окирпиченным лицом Страж Лезеф. Хоук, потерявшая дар речи, тоже моргнула и отмерла. Неужели она молчала все это время? Немыслимо. Что о ней сказала бы Авелин?
«Стареешь, — ехидно пошутило сознание, заговорив голосом подруги. — Не оправдываешь звание самой болтливой занозы в заднице. Пасуешь перед мужиками, тогда как все должно быть наоборот. Тьфу».

— В самом деле, не гневите Создателя, уважаемый, — осторожно добавила Мариан, все еще косо поглядывая на Андерса – вдруг вытащит бомбу из-под мантии, после таких усмешек и жутких улыбок от него всякое можно было ожидать. – Зачем нам этот геморрой?
— За тем, что вы, монна Хоук, сами пришли сюда обивать пороги Вейсхаупта и донимать нас проблемами?
— Перефразирую вопрос. Зачем вам этот геморрой? – она выгнула бровь и недружелюбно скрестила руки под грудью. – Только что вы сами сказали, что меня выслушает монна сенешаль. Как же она поверит моим словам, если единственного свидетеля вы намерены упечь в темницу?

Кто-то из Стражей, наблюдавших их увлекательный разговор, прыснул. Страж Лезеф и бровью не повел, но было очевидно, что он сам не рад снежной лавине, свалившейся на его голову под видом разыскиваемого по всему континенту отступника и женщины, чей последний визит вызвал в крепости фурор. И говоря «фурор» он не подразумевал ничего хорошего.
Страж Лезеф очень терпеливо вздохнул, сжав переносицу. Мариан был знаком этот жест. Например, в исполнении нетленной Авелин он говорил «Хоук, в этом городе есть люди, которых ты не задолбала?», а в случае Варрика выдавал крайне усталое «Яйца Создателя, мой брат – идиот».

— … просто проведите их, — наконец, скомандовал Страж-капитан, окликнув кого-то из конвоя. – Убедитесь, что дезертир не доставит проблем.
Мариан думала, что сейчас кто-то из рослых молодцов, отведенных им в провожатые, достанет из-за пазухи кандалы и попробует сковать Андерсу руки, но чуда не свершилось. С одной стороны, это было даже хорошо: если в кабинете сенешаля он ляпнет что-то не то, у него хотя бы будет возможность отбиваться. Пока его просто очень грубо подтолкнули к дверям, предваряющим вход в крепость; Хоук осталось только пройти мимо Лезефа и последовать за ними.

Как она и думала, никто не собирался устраивать им увлекательных экскурсий по Вейсхаупту, почти что реликту истории Стражей. В прошлый визит у Мариан была возможность объесть глазами доспехи Гараэла, выставленные напоказ в главном зале, но теперь, проходя по боковым коридорам, окольными путями ведущим к сердцу крепости, ее глазам доставались только голые стены мышиного цвета: судя по следам, оставшимся на камне, кто-то недавно поснимал с них все гобелены.
Еще была спина двух Стражей и Андерса. Перышки на его мантии смешно поистрепались, где-то и вовсе подгорели: Мариан педантично зацепилась за эту мелочь, как делала всегда, когда ее что-то тревожило. Не то чтобы спина Андерса ее тревожила, нет: спина как спина, почти не изменилась за столько-то лет, разве что ссутулиться начал. Она просто… не могла подобрать слов, чтобы описать ту бурю негодования, которую насилу подавила лживым спокойствием, ведь Хоук все еще терзалась. Если прежде цель ее была ясна, – дойти до Вейсхаупта, узнать, что происходит в загадочной стране песка и фанатиков, передать брату привет, а потом как можно скорее свалить – то теперь она мучилась какими-то неясными противоречиями. Андерса собирались казнить – и пока это было единственной правдой, которую она о нем знала. Удивительно, как спина Андерса будила в ней меланхоличные настроения.

Хоук нахмурилась и поспешила отвернуться: поднимаясь по лестнице, кругами идущей наверх, она принялась на ходу заглядывать в узкие оконца бойниц, надеясь рассмотреть внутренний двор крепости.
Ничего. Как верно отметил Андерс, по крепости гулял только ветер. Это печальное запустение чем-то напомнило Хоук эльфинаж Киркволла – без сомнений, дурной знак.

Когда подъем завершился, группа оказалась перед еще одной грозной дверью, которая кричала об авторитете хозяина и дурном вкусе архитекторов крепости. И если вторых винить было нельзя, – в конце концов, эти люди жили и творили Создатель знает когда, а мода на двери крайне переменчива – то первый вызывал опасения. Мариан не знала никого, кроме Мередит, кто согласился бы прятаться за такой дверью.

— Вам придется сдать посох, монна, — обратился к ней один из Стражей. Андерсу вопросов не задавали вообще: в отношении дезертиров проблема разоружения решалась сама собой.
— Да как будто я без него жахнуть не смогу, — недовольно пробубнила на удивление покладистая Мариан, расстегивая ремни и вручая Стражу посох, завернутый в кожаный чехол. – Нате вот.
Один из Стражей отступил от них и громко постучал в дверь. С другой стороны отозвались на жестком андерском наречии – и, немного погодя, Страж отворил дверь, кивком приглашая всех войти внутрь.
Андерса пропустили вперед, – как потенциально буйного, вероятно – Хоук же быстро прошмыгнула следом. В кабинете было холодно, намного холоднее, чем в коридорах: Мариан хотелось бы грешить на ленивых слуг, вовремя не растопивших камин, а не на природную расположенность андерцев к страданиям и превозмоганию.
Глянув на женщину, сидящую за столом в центре комнаты, Мариан чуть не взвизгнула.

Сенешаль Айне выглядела точной копией Мередит – по крайней мере, Хоук так показалось, пока та не оторвалась от бумаг и не подняла головы. Нет, не точной копией, но сходство было почти родственным: такое же жесткое лицо, такие же серо-льдистые глаза, такое же выражение презрения ко всему сущему. Только волосы убирала на другой манер и не носила чудного обруча на башке, и на том спасибо.
Вести переговоры с такой дамочкой будет нелегко. Психологически нелегко. Что сейчас испытывал Андерс, Мариан знать не могла, но подозревала, что он тоже не в восторге.

— Что здесь делает дезертир? – спросила, наконец, эта чудесная женщина из прошлого, сверкнув голубыми глазами на Андерса.
— Монна Хоук настояла на том, что прежде он должен свидетельствовать об увиденном, — без запинки отрапортовал один из Стражей. Какой молодец. Перед такой начальницей Мариан давно бы струхнула.
Сенешаль Айне замолчала, нечитаемым взглядом изучая пришельцев в ее кабинете, а потом кивнула, словно соглашаясь со своими мыслями:
— Хорошо. Оставьте нас.

Хоук не помнила ее. Вообще. В свой прошлый визит в Вейсхаупт она, кажется, успела поглазеть на всех, кто заправлял крепостью, – даже Страж Лезеф казался ей смутно знакомым; в случае же этой женщины — абсолютное ничто.

— У меня мало времени и много дел, — не отрываясь от разложенных на столе бумаг, глухо сказала сенешаль. – Присаживайтесь. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше.
Не глядя на Андерса, Мариан поспешила занять одно из свободных кресел. До поры сенешаль не обращала на них внимания, а потом, аккуратно отложив в сторону исписанные цифрами листы, подняла на них взгляд – и Хоук тут же сделалось неприятно.
— Не ожидала, что вас поймают здесь, в Андерфелсе, — спокойно отметила монна Айне, посмотрев на Андерса. С такой же выразительностью она могла спрашивать о местной погоде. – Штаб Ордена в Ферелдене многое бы отдал, чтобы эта возможность досталась им.
Мариан немного не поняла, о чем шла речь, – какая, в конце концов, разница, какие Стражи его поймали? – но решила не вмешиваться.
— Разумеется, будет суд, — продолжила сенешаль, сцепив сухие пальцы в замок и сложив их поверх бумаг. – Но ни на что особо не надейтесь. Это все, что я пока могу вам сказать.

Мариан почувствовала себя… нехорошо.
Одно дело – самой требовать расплаты и справедливости, и совсем другое – слышать очередное подтверждение тому, что расплата, если и будет, окажется для Андерса делом посмертным – и нанесенным далеко не ее, Хоук, руками.

— Это не то, о чем я хотела поговорить с вами, монна, — сказала Мариан дрогнувшим голосом. Она старалась не коситься на Андерса – и была бы очень благодарна Создателю, если бы он тоже не вздумал на нее глядеть.
— Я знаю, — сенешаль Айне терпеливо кивнула. – Мне просто хотелось прояснить ситуацию прежде, чем мы перейдем к свидетельству. Что бы вы ни сказали, Страж Андерс, это ничего не изменит. Возможно, даже усугубит ваше и без того плачевное положение. На вашем месте я бы не утруждала себя.

Ах вот оно что.
«Ах ты сука, — зло подумала Мариан, сощурив глаза. – Думаешь, что нам это все привиделось?»
Хоук ничего не сказала вслух, но совершила невозможное усилие над собой – посмотрела на Андерса взглядом таким выразительным, что при желании могла бы прожечь в нем дыру и сообщить ему свои мысли.
«Смотри-ка, она нас на вшивость проверяет. Нет, она тебя на вшивость проверяет».
«Создателем заклинаю, ты только не накосячь».

Мариан почему-то стало смешно, когда Андерс назвал ее «монна Хоук» — наверняка это было что-то нервное. Хоук не могла вспомнить ни единого случая, когда он называл бы ее именно так, с этой приставкой, которую она находила скорее забавной, чем уважительной: в их первую встречу он накинулся на нее и ее спутников с претензиями, во вторую был настроен более дружелюбно, а в третью уже звал ее Мариан – тогда Андерс об этом не знал, но он был одним из немногих, кому она разрешила такую близость.
— А ведь монна Хоук скажет, — она решила поддержать его, потому что слишком устала испытывать негодование или ненависть – у Хоук никогда не хватало сил на эти чувства, она остывала так же быстро, как и загоралась. – Потому что все так, как он сказал. В свое время я считала Корифея проблемой, но это – совсем другой уровень. Корифей не похищал детей, не скрывал своих целей, не насылал бурь – он нес разруху, и это было понятнее, чем то, что творит этот чудила в капюшоне.
Их свидетельства были разными, как небо и земля, но сходились в одном: в способностях Колдуна устроить что-то страшнее, чем возвращение Тевинтеру былого величия, сомневаться не приходилось.

— У Ордена есть другие заботы – те, которые он ставит превыше туманных донесений, — не унималась монна Айне, но было в ее голосе что-то настолько обескураживающе честное, что Хоук сделалось дурно – лучше бы она и в самом деле врала или разыгрывала праведное неведение. – Вред, нанесенный так называемым «колдуном», ничтожен в сравнении с тем, что беспокоит Стражей сейчас.
«Не доводи до греха, женщина. Я же сейчас тебя ударю. Это мужчинам бить женщин нельзя, а женщинам женщин – вполне».

— Я видела трупы, — брякнула вдруг Мариан глухим, каким-то не своим голосом – нельзя было понять, злится ли она или просто раздражена.
— Прошу прощения?
— По дороге в Хоссберг. Вы знаете лорда Хью? – Хоук решила начать издалека, совершенно игнорируя недоумевающие взгляды сенешаля. – Лорда Фарлана Хью? Я останавливалась у него, чтобы отдохнуть, и там же узнала, что его жена пропала во время паломничества к статуе Андрасте – той, большой, что в Мердейне, а то они у вас на каждом углу.
Мариан могла поклясться, что почтенная госпожа Айне чуть не фыркнула.
— Я пошла по ее следам и наткнулась на заброшенную деревню. Мне кое-кто помог, так что жителей мы нашли. Только трупами. Обескровленными трупами, сгруженными друг на друга, как забитый скот, — Хоук шла на большие жертвы, чтобы не огрызнуться или не сказать какую-нибудь колкую гадость – чутье подсказывало ей, что в таком серьезном разговоре лучше обойтись без оскорблений и острот. – Перед смертью леди Хью успела сообщить, кто это с ними сделал. Угадаете? Даю три попытки.
Монна сенешаль помрачнела, нахмурившись, и Хоук впервые почувствовала за собой маленькую победу.

Когда-то давно – в далекой, как будто чужой жизни, где не было ни взрывов, ни предательств, ни темной въедливой горечи – Мариан говорила Андерсу, как ей жаль, что люди в Киркволле не умеют слушать. Они знали только свои проблемы, потому что глядели себе под ноги, не желая замечать очевидного: там, где ферелденского беженца переезжала повозка, а его жена пыталась добиться у городской стражи справедливости, местные просто закрывали глаза; там, где в Казематах находили тельце очередной ученицы, вздернувшей себя на самодельной виселице, не видели ничьей вины. Это и привело Киркволл к краху, наверное — и только Хоук верила, что может удержать этот город на плаву: когда все катилось в беспросветный мрак, она вязала канатные узлы и вытягивала ситуацию со днища вручную – все зря.
Печальнее было то, что люди вне Киркволла ничем не отличались. Сколько ни говори, а они и дальше прут в одни ворота, эти несчастные бараны – скольких бед можно было бы избежать, если бы они просто вняли предостережениям. Хоть раз.
«Вдруг тех людей не убили бы, — думала Мариан, глядя в холодные и спокойные глаза монны Айне, — если бы вы подняли на уши Стражей и предупредили их об угрозе. Просто вдруг. Вдруг».

— Мы склонны предполагать, что начинается новый Мор.
Пришло время Хоук ничего не понимать.
— Чего?
— Новый Мор, монна Хоук. Шестой по счету. Пятый погнал вас из Ферелдена в Вольную Марку, нет?
Если до этого Мариан было просто тревожно, – пустая голова, нервно сплетающиеся друг с другом пальцы, разболевшийся от страха живот – то теперь ей резко поплохело. Это была как страшная новость, которую не ждали и о которой не догадывались; то, что стучится в двери без приглашения, а после ты сидишь, как громом пораженный, и не веришь в услышанное. Так было, когда однажды утром отец не проснулся, когда погибла Бетани, когда Карвер заразился Скверной, когда Мариан обнаружила в комнате мамы вазу с белыми лилиями, когда Андерс взорвал Церковь — но даже тогда Хоук ждала чего-то, потому что давно подозревала дурное.
— После Адаманта мы были бдительны, — продолжила сенешаль, твердая, как кремень, и спокойная, как ледышка. – Нас беспокоил вовсе не лже-Зов Корифея – теперь Стражи знают, как его различить, и не попадутся на одну и ту же уловку дважды. Но в одном покойная Страж-командор Кларель была все-таки права – новый Мор будет, и будет очень скоро. Мы уже обнаружили его первые признаки на востоке страны.
Мариан слушала ее в каком-то неприятном оцепенении. Она знала, что такое Мор: когда-то давно он пришел в Лотеринг ордой порождений тьмы, которые отравили скверной землю, убили мужчин и утащили женщин; еще позже он забрал у Хоук сестру, а у Авелин – мужа. Теперь Мариан не узнавала своего дома: там, где раньше были поля, земля оставалась мертвой и бесплодной, а новый Лотеринг возвели далеко от того места, где он располагался изначально – на тех редких землях, что не затронуло моровой болезнью.
Было, впрочем, кое-что еще, что всегда напоминало Хоук о Море – даже в Киркволле. О Скверне и ее пагубном влиянии. О том, почему «бывшим» Стражем стать нельзя даже в мирное безмятежное время, потому что кошмары всегда приходят и растекаются под веками чернотой и смутными образами, говорящими Зовом из темноты.
Мариан посмотрела на Андерса.
В грудной клетке ворочалось что-то хрупкое и тяжелое, резало острыми гранями изнутри и спасения от этого не было никакого. Мариан была бледной, очень бледной, как полотно, и на щеке у нее все еще горел тонкий след царапины, которую она получила, выпрыгивая из горящего дома: она не кровила только потому, что Хоук обработала ее припаркой.

— И если после этого вы все еще думаете, что у меня есть лишние Стражи и ресурсы для того, чтобы бороться с вашим Колдуном на равных, то вы ошибаетесь, — продолжила сенешаль Айне, возвращая Мариан в настоящее. – Сейчас Вейсхаупт должен копить силы и готовиться к худшему.
«Нам всем. Нам всем надо бы готовиться к худшему».
— … почему вы никого не предупредили? – упавшим голосом спросила Хоук. – Ферелден? Орлей? Тевинтер? Все знают, что если Мор не одолеть в зародыше, он будет распространяться до тех пор, пока все не уничтожит.
— Потому что пока у нас нет существенных доказательств – лишь то, что понятно только Стражам. К тому же, — сенешаль Айне свела к переносице светлые, почти белые брови – Мариан не могла понять, седая она или ей просто повезло с таким цветом волос. – Я сомневаюсь, что правители названных вами стран пошлют своих людей в такую даль, как Андерфелс. А Тевинтер едва управляется с кунари – сейчас на них рассчитывать бессмысленно.
Глухо и нудно болела голова – после многочасового подъема к Вейсхаупту любой раздражитель затягивал обруч мигрени все туже. Мариан смотрела на свои колени и пыталась думать, но в мыслях ничего не укладывалось. В мыслях было беспорядочно, хаотично и страшно, как когда Хоук впервые убила человека – это тоже случилось в Киркволле и, опять же, как будто в другой жизни.
— Сейчас все Стражи на счету. Разумеется, я бы предпочла, чтобы вы, Андерс, отказались от своих слов и искупили свои грехи, вновь присоединившись к Ордену, но я вижу, что это невозможно. Очень жаль, — и говорила сенешаль так, как будто ей действительно было жаль – еще одной сломанной стрелы, еще одного заржавевшего лезвия, потому что все добывается с трудом, когда жить приходится в бесплодных недружелюбных землях. – Ведь вы – довольно уникальный случай.
Ее слова почти развеселили Хоук, и она бы посмеялась, не чувствуй себя такой бесконечно уставшей сейчас: Мариан только прикрыла глаза, выдохнув, и зачем-то медленно покачала головой. Довольно уникальный случай? А ведь действительно. Много ли мир знает Стражей, которые сбежали из Ордена для того, чтобы поднять революцию? Хоук знала только одного. И сейчас он сидел рядом с ней – серьезный и безмятежный, как поднимающийся на эшафот смертник, осознающий свою вину.
— Вы все еще живы, — Мариан не могла этого видеть, но монна Айне сощурила глаза, посмотрев на Андерса. – И, судя по вашему виду, не страдаете от близости Призыва. Хотя после вашего Посвящения прошло много лет. Это… могло бы быть полезным.

Дурное предчувствие не заставило себя долго ждать – как и многое в жизни Мариан, оно упало на нее быстро и внезапно, как сучий паук-переросток из пещер под Расколотой горой.
Ей хотелось вспомнить то чудесное и недолгое время, когда все ее проблемы ограничивались масштабами одного города. Тогда Мариан почти верила в собственную неуязвимость, которая шла комплектом к редкостной невезучести: несмотря на всю происходящую в Киркволле херню, к которой Хоук так или иначе оказывалась причастна, она всегда выходила сухой из воды. Так прошло почти семь лет, а потом проблем стало слишком много, они схлопнулись, сконцентрировались и взорвались фейерверком, разобравшим Церковь на кирпичики – это был бы достойный конец ее эпической биографии, если бы Мариан героически умерла в процессе.
Но она не умерла, зато проблем стало больше: приманенные на шум, треск и огонь, они выползли из своих нор, как змеи, и стало почти невозможным удавить их все одновременно. Мариан помнила, как следом за Киркволлом пошли распады других Кругов, как чародейка Фиона просила у нее помощи только затем, чтобы после подставить ее, как Варрик позвал ее в Скайхолд, как ее физически затащило в Тень…
Соотнося масштабы всех пережитых катастроф, Мариан понимала, какими мелочными были проблемы ее молодости – и какой огромной и страшной была перспектива встретить Мор в свои неполные сорок лет.

Это была мелочь, совершенно незначительная мелочь, но Андерс потер висок таким привычным взгляду жестом, что у Хоук тихо перехватило дыхание. Прежде он так делал, когда раздражался и не хотел повышать голоса, но наблюдать за этим сейчас было почему-то дико.
— Не говорите, что не сознаете, насколько уникально ваше нынешнее состояние, — выгнув бровь, продолжала тем временем Айне, не обращая внимание на то, как Мариан дрейфит в открытом море. – Первым Стражем, переборовшим Скверну, была Фиона, ныне занимающая пост главы Коллегии Магов. В свое время Ферелденский штаб имел глупость отпустить ее, но если бы мы могли…
— Хватит, — резким и злым голосом оборвала сенешаля Хоук.

Это был первый раз за весь их долгий и тяжелый разговор, когда она позволила своей бунтарской натуре прорваться и рявкнуть — и сейчас в ней играл не темперамент, а медленно поднимающаяся от груди к голове злость.
– Хватит, — повторила Мариан спокойнее, будто бы извиняясь за свою несдержанность, тогда как на самом деле у нее просто болела голова – каждое громкое слово неприятно било в виски. — Он, может быть, не совсем понимает, о чем вы, но зато я поняла. И это отвратительно. Вы ничем не лучше Эримонда. Ничем не лучше Кларель.
Мариан хорошо помнила эту женщину, о которой с таким уважением говорил Страуд – ровно до тех пор, пока она не сошла с ума и не пошла на сделку с тевинтерским мудаком. Она тоже боялась Зова, боялась, что все ее Стражи умрут преждевременно и некому будет остановить будущий Мор: она обратилась к магии крови и демонам от безысходности и в Орлее не нашлось Стража, кроме Страуда, который бы осмелился указать на ее чудовищную неправоту.

— Раз уж вы понимаете, монна Хоук, — подала голос сенешаль, опомнившись после того, как ее так грубо прервали, — то должны знать и то, что Стражи не чураются никаких средств в своей борьбе. То, что вы находите отвратительным, для нас порой является единственным решением. Ваш друг верно отметил, что наши ряды поредели. Страж, которому не страшен Зов, мог бы…
Хоук аж перекосило от негодования. Она больно сжала переносицу пальцами: разговор с Айне вызывал мигрень на второй минуте – то есть, на три минуты раньше, чем в случае с обычными бесячими людьми.
— Чего «мог бы»? Вдохновить приунывшие массы? Открыть Стражам секрет бессмертия? Да ничего он не сможет, — возмутилась Мариан, хлопнув по жесткому подлокотнику кресла. – «Стражи не чураются никаких средств», говорите вы. Что, забыли о том, до чего страх перед Зовом довел Стражей в Орлее? Напомнить вам за пляски с жертвоприношениями и магией крови? Да они же своих резали. Живьем. Мне вот всегда, всегда, блять, было интересно, почему тогда, во время штурма Адаманта, рядом с нами не было никого из Вейсхаупта, — голос Хоук редко становился таким низким и недобрым, но вот оно, дожили, довели – так, наверное, говорят люди, которые собираются кого-то с особой жестокостью убить. – И ведь ни единого письма же не пришло, ни единого слова. Теперь я гадаю, было ли вам действительно все равно – или вы хотели посмотреть, выгорит ли эксперимент Кларель. Вы же тут за принцип «на войне все средства хороши», я так посмотрю.

На самом деле, ей тоже очень хотелось спросить у Андерса, – серьезно спросить, положив ему руку на плечо и заглянув в глаза, как она могла бы позволить себе раньше – как его тело справляется со Скверной, но, во-первых, это был разговор не для свидетелей, а во-вторых, их отношения теперь к этому не располагали. Не то чтобы она много знала о том, как организм должен справляться с нагрузкой, которую налагает на него кровь порождений тьмы, но у Мариан был брат-Страж и друзья в Ордене, и с их слов ей удалось нарисовать почти ясную картину. Кошмары, помутнение рассудка, тревожная неясность в мыслях, проблемы со зрением, темнеющие под кожей вены, пятна по телу – и так по нарастающей, все как заказывали, но в Киркволле Хоук не замечала за Андерсом ничего из того, что могло бы напоминать эти тревожные сигналы. И ей никогда не казалось это странным или анормальным, ведь тогда Мариан была достаточно счастлива и беззаботна, чтобы просто радоваться тому, что Андерс в порядке.
Конечно, за семь лет многое могло измениться — или не измениться вовсе, но теперь у Хоук не было никакой возможности это проверить.
А еще ей хотелось узнать, где он был, когда Стражи пускали себе кровь и дружно сходили с ума; как понял, что Зов Корифея – это искусная обманка, а не настоящий предвестник близкого конца, и слышал ли он его вообще; почему не пошел прямым ходом на Глубинные тропы и не самоубился там прежде, чем все прояснилось – неужто так сильно хотел жить? После всего, что было? Удивительная целеустремленность, Хоук вон сама в последнее время еле-еле ноги волочила.

Сенешаль Айне как-то опасно сузила на нее свои льдистые глаза, но ничего не сказала. Это было хорошо: финальный словесный рывок отнял у Хоук те малые крохи сил, что она скопила после подъема к крепости, а еще вдобавок ко всему у нее теперь болела голова и урчал живот. Ей хотелось помыться, покушать, проведать пса, а потом лечь спать и проснуться где-нибудь в совершенно другом месте, за тысячи миль отсюда, где не будет ни Мора, ни Стражей, ни Андерса с его смешной обгорелой курточкой, на которого невозможно было смотреть без боли – та же внешняя невозмутимость в его присутствии давалась Хоук с большим трудом.   

— А впрочем, — обессилев, Мариан уронила себя в кресле, опустила злой и упрямый взгляд на бумаги, аккуратной стопкой сложенные у сенешаля на столе, — какая сейчас разница. Вы сами сказали, что у вас недостаточно доказательств, чтобы с уверенностью говорить о Море. А Андерсу вы ничего не сделаете, — Хоук было намного легче говорить о нем так, как будто он не сидел сейчас с ней в одной комнате. – До суда, по крайней мере. А суда я дождусь.
Монна Айне, до того наблюдавшая за ней с внимательной настороженностью, вдруг пошевелилась, коротко выдохнула и покачала головой.
— Я все еще помню ваш первый визит в Вейсхаупт. Не вижу смысла с вами спорить, монна Хоук, — сенешаль подобралась, посерьезнела и протянула руки к своим бумагам – вот так, просто, как будто не она только что перевернула чьи-то жизни шокирующими новостями. – Как и обсуждать те дела Ордена, что вас не касаются. Я уже сообщила достаточно.
— Более чем, — уныло согласилась Мариан, рассеянно коснувшись пальцами зудящего пореза на щеке. – Что там по датам? Когда планируем играть в трибунал?
Хоук не могла поверить в то, что ее чувство юмора дало о себе знать в такой подходящий момент, но, опять же — дожили, довели.
— Через неделю, полагаю, — не разделяя веселья Мариан, едва пожала плечами сенешаль, неторопливо рассортировывая свои бумаги. Хоук уставилась на нее, как на статую Андрасте, которая вдруг ожила и заговорила.
— Так… скоро?
— Его виновность не вызывает никаких сомнений, так что не вижу смысла откладывать это дело, — Айне оторвала взгляд от бумаг и посмотрела сначала на Андерса, потом – на Хоук. – Если, конечно, вам нечего добавить к тому, что мы уже обсудили. При всем уважении, но мне бы хотелось вернуться к работе.